Елена Сазанович - Смертоносная чаша [Все дурное ночи]
Вано стрался шутить, но избегал моего взгляда. Нам обоим неловко было смотреть друг другу в глаза. Мы оба друг друга когда-то подозревали. И теперь было трудно восстановить прежние теплые отношения. Тем временем Порфирий исподлобья за нами наблюдал, хитро улыбаясь.
– Впрочем, это и моя ошибка, – наконец промурлыкал он.
Мы вопросительно на него посмотрели.
– Я знал, что Воронову нельзя отпускать ни под каким предлогом. И ценой жизни этой убитой женщины я подтвердил свои догадки и подозрения относительно Вороновой.
– Что??? – одновременно выкрикнули мы с Вано, в один миг вновь став сиамскими близнецами.
– Вы разве не в курсе? – Порфирий впился в меня своими глазками-бусинками. – Разве вы, Задоров, сегодня не встретились с Вороновой?
– Я??? – от удивления я забыл все более-менее внятные слова. – Но… Я даже… Да я… Да я понятия не имел, что она на свободе.
Порфирий пожал плечами.
– Может, Вано и верит в ваши профессионально гневные монологи, но я с детства не верю артистам и мошенникам. Вы слишком близки с Вороновой и сначала яростно защищали ее. И сегодня вы опять же… оказались на месте преступления.
– Я же вам объяснил, черт побери, как я здесь очутился! Господи, если бы я знал, что она отпущена… Если бы я знал…
Что же это происходит? Ее сегодня выпустили на свободу, и она, безусловно, искала меня. Но найти было невозможно: я как угорелый до вечера мотался по городу. Но кто-то прекрасно знал, что она выпущена на свободу, и этим воспользовался. Стоп, Ник! Кто-то наверняка за нее ходатайствовал, чтобы в очередной раз подставить.
– Зачем вы ее отпустили? – Я впился злыми глазами в румяное лицо Порфирия.
Он пожал плечами.
– Вас не поймешь, Никита Андреевич. То вы разбиваетесь в лепешку, чтобы она обрела долгожданную свободу, то выражаете крайнее неудовлетворение тем, что она не в тюрьме.
– Ну же, Юрий Петрович, в жизни не поверю, что вы расчувствовались до слез, глядя на нас, несчастных влюбленных, и снизошли до милости, чтобы наши судьбы вновь соединились.
– Безусловно, я не расчувствовался, – усмехнулся Порфирий. – И, если честно, мне вообще плевать на ваши судьбы. Мне нужно во что бы то ни стало отыскать убийцу. Где Василиса, Ник? Вы должны это знать. Мои люди обыскали ее квартиру. Она забрала все свои вещи, даже злополучную богиню любви прихватила. Где она, Ник?
– Сначала ответьте, зачем вы ее выпустили. Под чьим покровительством она оказалась? Кому мы теперь должны кланяться в ноги?
Порфирий снисходительно вздохнул.
– Не думаю, что мой ответ вам что-нибудь даст. За нее просил лично отец Стаса Борщевского. Кстати, после вашего с ним разговора. Он вконец растрогался и сделал все, что мог, для бывшей любовницы сына. Я уже начинаю верить, что вы неплохой артист, Задоров, если сумели убедить такого большого человека. Теперь он, как и вы, верит в ее невиновность. И благодаря ему я должен расхлебывать эту кашу. А что я мог сделать? Был приказ – отпустить. А теперь приказ – отыскать. Мое дело маленькое…
И Порфирий даже умудрился потупить глаза, демонстрируя, какой он маленький человек в этом большом мире больших людей. Мне он напоминал змею, умеющую ловко менять шкуру в нужное время и в нужном месте.
Но на характеристику Порфирия времени я терять не желал и пытался лихорадочно все свести вместе. Да, отец Стаса сдержал слово: он помог Васе выйти на свободу. В том, что он сделал это от всего сердца, я ни на секунду не сомневался. Следовательно, моя логика вновь зашла в тупик, но на сей раз я не чувствовал отчаяния. Я вновь обрел друга, немалой ценой, но обрел. Я посмотрел на Вано, он поймал мой взгляд и улыбнулся: мы вновь были в одной упряжке, а это уже немало…
Дверь неожиданно отворилась. И на пороге, как в сказке, появилась наша старая подружка Баба-Яга. Что-то давненько ее не было видно. Она испуганно моргала выгоревшими ресницами и вытирала руки о передник.
– Заходите, бабуля, – ласково улыбнулся кот Порфирий.
Ободренная его ласковыми манерами, она шустро прошмыгнула в гостиную.
– Ох, беда-то какая, – всхлипнула она, дыхнув на всех таким перегаром, что Порфирий поморщился, но тут же спохватился, решив не выказывать своего трезвого взгляда на нетрезвую жизнь, и вновь мило улыбнулся.
– Да уж, бабуля, беда.
– Видала я, как несли несчастную. – И она вновь всхлипнула. – Хорошая была девушка, ох, хорошая. И красавица какая! На Елену Прекрасную похожая.
Я вспомнил, как совсем недавно бабуля отзывалась о порядочности и уме Анны, а особенно о ее неотразимом сходстве с ведьмой, но решил мудро промолчать.
– А вы никак соседкой ее будете, бабушка? – по-кошачьи мяукал Порфирий и вился возле бабули, словно возле золотой рыбки, разве что не облизывался.
Бабуля всхлипывала, украдкой поглядывая на меня, как на старого приятеля, понимающего ее с полуслова. Я сообразил и мигом очутился возле бара, отлично помня, откуда Толмачевский вытащил бутылочку ратафии. Я знал: она сейчас не помешает. И тут же разлил ее по рюмкам из богемского стекла, словно всю жизнь прослужил у Толмачевского в качестве мажордома. Вначале я поднес рюмочку бабульке, как самому почетному гостю.
– Эх, – от души крякнула она, – за несчастную. Чтоб земля ей была пухом. А красавица-то какая! – Глазки бабульки заблестели, и я, воодушевленный ее примером, тоже залпом выпил. Голова моя еще гудела, и хорошее согревающее было просто необходимо.
Я выжидающе посмотрел на Вано и Порфирия.
– Не пью, – недовольно буркнул заядлый трезвенник Порфирий.
– А я – на службе, – печально вздохнул Вано, с завистью глядя на нас с бабулей, осушивших по второй.
Я окончательно пришел в себя, хотя ноги еще были тяжелыми. Но главное – я мог свободно передвигаться в пространстве.
– Ну-с, бабушка, а теперь вы расскажите, что все-таки произошло. Насколько мне известно, вы всегда на стороне закона и в любое время суток готовы оказать ему услугу.
– Готова, миленький, – закудахтала бабулька, окрыленная водкой. – Да вот, думаю, Василиска лучше бы все рассказала, ведь она заходила сюда, стало быть, все и видела.
Мое сердце сжалось. Вновь – Василиса. В ее невиновности я не сомневался ни на минуту, но было больно, что ей вновь грозят неприятности, покруче прежних. А Порфирий победоносно взирал на меня и, не отрывая взгляда от моего хмурого лица, спросил Бабу-Ягу:
– Так, значит, бабушка, Василиса здесь была? И вы это видели собственными глазами?
– Видала, как не видать. Только ее и видала. Даже дверь приоткрыла. Вижу, шмыгнула она вот сюда, а потом так же и выскочила и к себе побежала. А потом – с чемоданчиком уже от себя. Я еще спросила: «Уезжаешь никак, Васенька?» А она мне: «Да, бабуля». А я ей: «Надолго ли?» А она мне: «Может, и навсегда».
Я готов был растерзать на части эту словоохотливую бабулю или заткнуть ей рот тряпкой, только бы она замолчала. И уже искренне жалел, что налил ей такой чудесной ратафии. Лучше бы сам все выпил. А Баба-Яга не умолкала. Бесконечно радуясь, что оказалась в центре внимания таких красивых молодых парней, она даже умудрилась кокетливо улыбнуться, вспомнив свое гимназическое прошлое и начисто забыв про трагическое настоящее.
– Я еще, ребятки, подумала: как это, навсегда? А за квартирой кто будет присматривать? За цветочками? Ох, любила она цветочки выращивать…
– Вы сказали, бабуля, что только ее и видели, – перебил ее Порфирий. – Значит, получается, только она и входила в эту квартиру?
– Ты меня не понял, милок, – погрозила она сморщенным пальцем. – Только ее видела. Это сущая правда. Но это не означает, что других там не было.
Я не выдержал и вплотную подскочил к Бабке-Ежке.
– Бабушка, но ведь у тебя в двери такой чудесный наблюдательный пункт! Пограничник бы позавидовал! Почему ты не воспользовалась им, если слышала какой-нибудь шум? Ну почему?
– А ты не торопись, красавчик, – строго ответила она. – Я завсегда готова помочь следствию. Но на сей раз… Не я виновна, что так все вышло. Ну да, я слыхала шумы: кто-то хлопал дверьми. И я, как и обещалась, побежала наблюдать. Но почему-то ничего не увидала и еще подумала: как темно, может, свет выключили в подъезде? Окна-то малюсенькие на площадке и без света, всегда темно. Потом опять дверьми хлопнули, и я опять – в щелочку. И обратно – темень непроглядная. Вот когда хлопнули третий раз, не выдержала я и дверь отворила. Вот Ваську-то и увидала. Я же обязательная. Раз обещала – стало быть, обещала…
– Вы добросовестная, бабушка, я знаю, – торопил я ее, – но все-таки почему темно было?
– А ты до конца послушай и не перебивай. Выглянула я, а свет-то на площадке включен, но дырочка моя чем-то крепко залеплена. Вот так и было. Еле отлепила ее.
– Фу… – Я вытер вспотевший лоб и уже сам победоносно взглянул на Порфирия. – Ну, теперь-то вы, Юрий Петрович, понимаете? Это не могла сделать Вася. Если бы убила она, то никогда бы не засветилась перед бабушкой. А тут… Слишком уж открыто бегала перед ней.
